Большие пространства как фундамент «нового мирового порядка»

Появлению термина «большие пространства» в политическом лексиконе во многом поспособствовали немецкие географы на рубеже XIX–XX столетий. Будучи неотъемлемой частью языка геополитики, термин «большие пространства» описывает крупные политико-территориальные единицы, отличающиеся от традиционных государств, прежде всего, объемом занимаемого ими пространства. Такие формирования, как правило, заключают в себе отдельные регионы, выделяющиеся как по географическим признакам (Северная и Южная Америки), так и на основе цивилизационно–культурных факторов (христианская Европа).

Появлению термина «большие пространства» (Großraum) в политическом лексиконе во многом поспособствовали немецкие географы на рубеже XIX–XX столетий. Будучи неотъемлемой частью языка геополитики, термин «большие пространства» описывает крупные политико-территориальные единицы, отличающиеся от традиционных государств, прежде всего, объемом занимаемого ими пространства. Такие формирования, как правило, заключают в себе отдельные регионы, выделяющиеся как по географическим признакам (Северная и Южная Америки), так и на основе цивилизационно–культурных факторов (христианская Европа). Активизация исследований об этом геополитическом явлении оправдана с точки зрения практики международных отношений. Именно тогда окончательно завершается передел территорий, и мировая политика концентрируется в руках нескольких держав. Каждая европейская метрополия с колониями, а также США и Российская империя (позже СССР) представляли собой большие пространства. Правда, две мировые войны внесли коррективы в сложившуюся в довоенный период систему больших пространств. Все империи, территории которых были разбросаны по карте мира, как например Французская или Британская, не сохранились во второй половине XX века. Напротив, США и Россия, обладавшие территориальной монолитностью*, сберегли и приумножили свою геостратегическую мощь. Образующиеся в наше время «Großraum», представленные интеграционными союзами, с географической точки зрения более рациональны, т. к. страны–члены располагаются в одном и том же регионе.

В рамках исследования также требует пояснения понятие «новый мировой порядок». Популярное словосочетание отражает юнионистские представления о принципах управления мировой экономикой, культурой и политикой. «Новый мировой порядок» – стремление влиятельных политиков, финансистов, ученых, координируя свои усилия, установить глобальное управление и построить единую универсальную мировую систему. Идеология «нового мирового порядка» неразрывно связана с движением мондиалистов, цель которых – единое мировое правительство.

Соединяя два указанных термина, можно обозначить объект исследования. Он состоит в том, чтобы дать оценку «новому мировому порядку» и его воплощению в жизнь, используя метод геополитического анализа. Большие пространства – инструмент исследования «нового мирового порядка».

Мондиалисты убеждены в необратимости конвергенции мира. Допуская такую возможность, возникает вопрос: каким образом разделенный на более чем 190 стран мир обретет единство? Ответом здесь один: путём больших пространств, которые служат промежуточными звеньями между разобщенным, разделенным миром прошлого и унифицированным, управляемым миром будущего.

Реализация концепции глобального управления не может оцениваться в отрыве от геополитических трансформаций, ускорившихся после ликвидации блокового противостояния. Одновременно с возникновением мировых транснациональных институтов, таких как ГАТТ, МВФ, ВТО, МАГАТЭ и т.д. (глобализация), определяющим трендом современной эпохи значится углубление сотрудничества на региональном и субрегиональном уровне (регионализация). Со второй половины XX века прослеживается однозначная тенденция формирования интеграционных проектов во всех без исключения континентах. Один из лоббистов идеи глобального управления, Зб. Бжезинский, придает решающее значение интеграционным процессам: «Мы не можем создать мировое правительство одним быстрым шагом… Предпосылкой окончательной глобализации является прогрессивная регионализация» [7].

Различные научные направления пытаются объяснить причину регионализации в международных отношениях. В качестве одного из фундаментальных подходов следует признать геополитику, центральный объект исследования которой – «пространственное измерение власти».

1. Фактор пространственного расширения

Концепция «пространственного расширения» Фридриха Ратцеля служит базовой для интерпретации интеграционных процессов. Она прослеживает естественное тяготение к расширению и усложнению территорий, происходящее из биологических особенностей государств. Несмотря на этапы раздробленности в геополитической истории мира, в общем и целом, преобладает тенденция к укрупнению и слиянию территорий: сначала городов, а затем государств и даже частей света. Яркое проявление этой геополитической закономерности – установление гегемонии двух сверхдержав (СССР и США), которые на протяжении полувека совместно контролировали мировой порядок. Ялтинско–потсдамская система являет собой первую попытку конструирования механизма глобального контроля.

Ф. Ратцель в «Политической географии» сформулировал «законы пространственного роста государств». Один из них гласит: «государства в своем пространственном расширении стремятся к естественно замкнутым конфигурациям» и «это стремление к врастанию в естественные границы может быть удовлетворено в границах континентов» [5, С.39]. Учитывая их стремление к росту, государства постепенно будут формировать в рамках частей света крупномасштабные территориальные системы. Из этого следует, что в скором времени сформируется модель мировой политики, в которой на смену маленьким странам придут «государства–регионы». Геополитические изменения в мире за последние два столетия подтверждают тезисы географа: создаются крупные устойчивые территориальные единицы, охватывающие целые регионы: НАФТА, Китай, СНГ, Единая Европа, Австралия.

Характеризуя «факторы расширения», немецкий географ вводит два термина: «внешняя колонизация» и « внутренняя колонизация». Каждый народ осваивает и развивает земли в пределах границ своего государства; когда «своих территорий» не хватает, то он переходит к колонизации чужих. Поэтому географический смысл существования любого государства заключается в расширении «жизненного пространства». Вырисовывается следующая картина: наиболее активные в географическом расширении народы закрепляют за собой огромные по площади земли, переходя затем к внутренней колонизации. Таким образом, формируются центры геополитического могущества, которые распространяют сферу влияния как минимум в своем регионе. Ратцель утверждает, что «разложение каждого государства происходит при его отказе от концепции большого пространства» [10]. Однако понятно и то, что расти бесконечно государства тоже не могут, т.к. ограничены границами континентов и сопротивлением других полюсов силы. Поэтому оптимальным исходом их политико-географической эволюции станут континентальные федерации, пускай не охватывающие по территории части света, но достаточные по силе, чтобы влиять на развитие крупных регионов.

2. Большие пространства как результат пространственного расширения

Выдвинутые Ратцелем законы территориального роста обусловили появление ряда геополитических проектов. К примеру, немецкие публицисты начала XX века были озабочены тем, что политические рычаги концентрируются преимущественно в руках больших держав. Консерватор Ф. Науманн предлагал конкретные меры решения геополитической дилеммы для Берлина: учреждить «Срединноевропейский союз» (Mitteleuropa). Автор концепции был уверен в неминуемости постепенного перехода «свободы принятия решений» к действительно глобальным (по степени вовлеченности в мировую экономику и политику) акторам: «Еще далек день, когда будет “одно стадо и один пастырь”, но миновало время, когда мелкие и средние пастыри пасли без разбора свои стада на урочищах Европы. Дух великой инициативы и сверхгосударственной организации коснулся политики. Теперь считаются, как выразился однажды Сэсиль Родс, с “частями света”» [6, Стр.47]. Науманн предполагал возникновение планетарного центра в отдаленном будущем. При этом организация таких союзов, как, Центральная Европа, дает шанс на выживание небольшим странам, к которым относилась Германия и ее ближайшее окружение. «Образованию “Соединенных штатов земного шара” должен предшествовать, по всей вероятности, весьма продолжительный период времени, в течение коего отдельные группы человечества, сложившиеся вне соблюдения национальных разграничений, будут бороться за право управления судьбой народов и за достояние человеческого труда». Исходя из этих тезисов геополитика, можно заключить, что глобальному управлению (т. е. «новому мировому порядку») будет предшествовать выдвижение крупных интегрирующих конструкций, совпадающих с границами географических регионов. Именно последние сыграют роль промежуточных звеньев между суверенными государствами–нациями и их глобальной конвергенцией. И здесь важно не время и действующие лица, а закономерность «территориального расширения», определяющего всю мировую политику: «смычки постоянно меняются, но основной принцип слияния не умирает» [6, С.51].

Отталкиваясь от двух выделенных постулатов (закон пространственного роста и большие пространства), проанализируем текущие геополитические процессы. Как было отмечено, узловым элементом современной мировой политики выступает регионализация. Для полного его понимания следует обратить внимание на две существенных детерминанты: модель возникновения больших пространств и интенсивность кристаллизации наднациональных сообществ.

Интеграционные союзы в зависимости от причин появления можно разделить на две группы. Первую обозначим как «конфликтную». Подобным интеграционным типам предшествуют крупные региональные войны, ведущиеся под флагом национализма. Последний, будучи главной причиной конфликтов, дискредитирует себя, освобождая дорогу интернационализму и наднациональности. Классический пример данной модели – Европейский Союз, фундамент которого был заложен сразу после самой большой националистической войны. Экономические потери, понесенные европейскими странами дали дополнительный импульс сотрудничеству, нацеленному на финансово–экономическое восстановление.

Стремящаяся к той же задаче объединения соседствующих стран «мирная модель» содержит иные методы реализации. Она подразумевает взаимное согласие и намерение перейти к более тесному сотрудничеству при отсутствии чрезвычайных и вынуждающих обстоятельств, как, например, угроза «коммунистической экспансии» или боязнь повторения войны в случае с Европейским союзом (тогда еще ЕОУС). С другой стороны, Соглашение о свободной торговле между Мексикой, Канадой и США (НАФТА), подписанное с учетом экономических интересов американских государств – эталон «добровольной интеграции».

Европейский союз – образец большого пространства

В изучении процессов регионализации не менее определяющий аспект связан со степенью их интенсивности. География этих трансформаций подчеркивает, что интеграции проистекают активнее в экономически благополучных странах. В этом ключе Европейский Союз предстает образцовым большим пространством. Высокая степень экономической диффузии между европейскими странами зафиксирована единым торгово-таможенным, рыночным и валютным пространством. Со вступлением в силу Лиссабонского договора возникла правовая база выстраивания единой внешней политики и политики безопасности. На фоне других многонациональных конструкций, ЕС обладает высоким потенциалом превращения в федеративную структуру, т.к. есть все необходимые контрольные институты и органы управления политикой и экономикой региона из одного центра. Колоссальную пользу этому приносит трансграничное сотрудничество между областями соседствующих союзных государств, вследствие которого появились т.н. «еврорегионы», – приграничные сообщества, координирующие усилия европейцев в области транспорта, экологии, культуры, образования и т.д. «Первые еврорегионы были созданы вдоль «позвоночного столба» западноевропейской цивилизации – исторического рейнского коридора» от Италии до Нидерландов» [1, с.170]. Появление в лице Страсбурга и Маастрихта столиц Европейского Союза – результат непосредственного влияния приграничного сотрудничества в рейнских областях (Саар, Эльзас, Лимбург, Лотарингия).

Американское большое пространство

Более скромную сплоченность демонстрирует организация Североамериканского сотрудничества (НАФТА). Пока еще сделан первый шаг в сторону подлинного большого пространства – достигнуто соглашение о свободной торговле. Краткосрочной целью НАФТА остается слияние рынков США, Канады и Мексики. Незначительный масштаб централизации объясняется тем, что в отличие от ЕС, североамериканская интеграция стимулировалась за счет корпоративных инициатив, а не была результатом коллективного межправительственного консенсуса. Отчасти поэтому НАФТА не обладает действенными наднациональными институтами, стоящими выше национального суверенитета трех стран. Тем не менее, как свидетельствует европейский опыт, функцию ферментов регионализации выполняют, прежде всего, финансово–экономические связи. В ближайшем будущем страны–члены намерены выковать единый североамериканский рынок и снять таможенные барьеры. В этом случае НАФТА фактически превратится в экономический союз с перспективой подведения общих политико-оборонных принципов.

Позитивное воздействие в сторону североамериканской централизации оказывают США, превосходящие по экономическому потенциалу двух своих соседей. Каждый из партнеров по НАФТА больше связан с Вашингтоном, чем между собой и с каким–либо другим государством. Америка – крупнейший торговый партнер для Канады и Мексики. К примеру, на долю Соединенных Штатов в 2010 году приходилось порядка 300.000 млн. долларов от 400.000 миллионного канадского экспорта [9]. Приблизительно похожие цифры характеризует импортную зависимость канадцев от американских поставок. Свыше 160.000 млн. от 200.000 млн. мексиканского экспорта также ориентировано на потребительский рынок Соединенных Штатов. [12]. Данные американского торгового баланса свидетельствует о значительности импорта из Мексики и Канады – около 500.000 [12] млн. из 1.278.264 [11]. совокупного ввоза товаров в Соединенные Штаты. Единственным осложняющим фактором остается то, что США экспортируют в другие регионы больше, чем в страны НАФТА: в совокупности на северного и южного соседей приходятся товары и услуги на сумму в 300.000 млн. долл. из всего американского экспорта (от 1.278.264) [12]. Высокая ориентированность на внешние (неамериканские) рынки рассматривается некоторыми экспертами как основное препятствие для модернизации зоны свободной торговли до уровня таможенного союза. Учитывая, что именно США выступают в роли локомотива североамериканской интеграции и привязанность Канады и Мексики к американскому рынку, положительного волеизъявления Белого Дома будет достаточно для оформления большого пространства с центром в Вашингтоне.

Наряду с Европой и Северной Америкой умеренными темпами интеграция продвигается в азиатском регионе. Наибольшую активность демонстрирует Ассоциация стран Юго–Восточной Азии (АСЕАН). Консолидируя около 500 миллионов человек и занимая территорию половины Китая (4,5 млн. кв. км.), АСЕАН способна в перспективе составить особое Пан-азиатское большое пространство. Банкогская декларация 1976 года достаточно широко расставила акценты касательно целей интеграции: сотрудничество будет осуществляться как на политическом межправительственном уровне, так и в сфере экономики и культуры. Знаменательной вехой для консолидации восточноазиатских стран было вступление в силу устава организации (в 2008 году), представляющего собой протоконституцию для будущего союза. Он «стал первым документом за последние 40 лет с момента создания организации, имеющим обязательную юридическую силу для всех стран-членов этой организации, а также главной юридической гарантией существования сообщества АСЕАН» [2]. Стратегическая задача форума восточноазиатских государств – координация политик в ключевых сферах, унификация правовых норм и построение к 2015 году единого политико-экономического сообщества по образцу европейского. Ратификация основного документа АСЕАН означает постепенную передачу ответственности из рук правительств координирующим институтам, претендующих на статус наднациональных. Хартия ассоциации придает легитимность мерам по универсализации и стандартизации, исполняемых центральными органами ассоциации. Соглашение «предусматривает реформирование всех структур, благодаря которому будут созданы 4 совета, с четко определенными обязанностями, и секретариат, обладающий большими полномочиями» [2].

На вышеуказанных трех примерах прослеживается явная тенденция в сторону больших пространств. Подобные тренды наблюдаются и в других регионах с той лишь разницей, что интеграция проистекает неравномерно, и некоторые страны еще не созрели для передачи управления наднациональным институтам. Анализ региональных процессов подтверждает тезисы немецких геополитиков о том, что «будущее за большими пространствами».

3. Пан-регионализм – путь к систематизации больших пространств

Оценка международных отношений сквозь призму идей политического реализма ставит вопрос о том, может ли возникнуть упорядоченная и контролируемая система, если субъектами мировой политики станут большие пространства. Другими словами, нет ли противоречия между концепцией о «новом мировом порядке» и регионализацией международных отношений. В этом контексте имеет смысл обратиться к панрегиональной концепции Карла Хаусхофера***. «Пан-регионы» – это обширные политико- территориальные конструкции, включающие целые части света и устроенные по принципу: развитый, индустриальный центр (север) и зависимая и управляемая периферия (юг). Геополитик, опираясь на пан-идеи, предложил проект мирового порядка, управляемый четырьмя супер-империями со своими сферами ответственности: США (+Латинская Америка), Единая Европа (+Африка), СССР (+Иран, Индия, Афганистан) и Япония (+Восточная Азия и Океания). Два из данных пан-региона (господствующие в Западном полушарии США и Советский союз с доминированием в Азии) появились уже при его жизни, третий (Единая Европа) рождался на руинах Второй мировой войны. Концепция пан-регионов – одна из первых теоретических попыток конструирования глобальной геополитической модели. Панрегиональная схема Хаусхофера – совокупность больших пространств, структурированных по принципу доминирования Севера над Югом, т. е. ядро каждого пан-региона располагается в северных широтах (Вашингтон, Нью-Йорк, Токио и т. д.).

Геоисторический анализ выявляет постепенный переход решающей роли в мировой политике большим пространствам. Казалось бы, конец идеологического противостояния вернул популярность «национальных государств». Однако глобализация поставила под сомнение их способность самостоятельно решать экономические проблемы и задачи обеспечения собственной безопасности. «Суверенные нации» все чаще начали прибегать к коллективным методам утверждения своих позиций: от зон свободной торговли до военно-политических альянсов. Даже Америка, самая могущественная держава XXI века, задумалась о конструировании интеграционной системы в пределах Северной Америки. Вероятно, тезис «размер имеет значение» сохранил релевантность и для сегодняшнего мирового порядка. Конечно же, нельзя утверждать, что панрегиональные союзы уже сегодня выступают в качестве основы международной системы. Тем не менее, опыт Евросоюза и намерения других регионов последовать этому примеру демонстрируют необходимость и перспективу панрегионализации мира.

Нынешние интеграционные процессы подтверждают полновесность разработанных Хаусхофером парадигм. Все рассмотренные выше региональные блоки и есть те самые пан-регионы, зарождение которых прогнозировал немецкий геополитик. Большое пространство под эгидой НАФТА с огромным влиянием Вашингтона на Латинскую Америку – панрегиональная модель Нового Света. Европейский Союз с широкими политико-культурными рычагами воздействия на Африканский регион (особенно на Африку севернее Сахары) аналогичным образом очерчивает контуры Евро-Африканского пан-региона. Япония как центр экономического притяжения в Восточной Азии не нарушает панрегиональную систему в своем регионе. Для большей полноценности геополитической картины необходимо отметить и роль Китая, оспаривающего у Японии статус политико-экономического полюса. Следовательно, здесь трудно констатировать присутствие четкой иерархии по линии «север-юг», которая более очевидна в Америке и Евро-Африке. Последний элемент модели – Российское большое пространство. На сегодняшнем этапе оно представляется более реальным в форме ассоциации бывших советских республик. Несмотря на то, что здесь интеграция находится в замороженном состоянии, нельзя исключать ее возобновления в более эффективной форме.

Проводя аналогии нынешних интеграционных процессов с системой пан-регионов Хаусхофера, становится ясно, что различия в уровне политико–экономического развития между северными и южными странами отражаются в складывающейся архитектуре больших пространств. Наличие этой такой иерархии наиболее очевидно в Америке, где заметно доминирование Соединенных Штатов. Одним из эффективнейших инструментов вашингтонского надзора представляется политика долларизации экономик стран Южной Америки. Некоторые латиноамериканские страны, «столкнувшись с кризисом, намерены признать доллар в качестве своей валюты» [1, С.76]. Нечто подобие контроля ощущается между Европой и Африкой, сохраняющей ориентацию на бывшие метрополии, которая будет возрастать на фоне утверждения ЕС в качестве центра экономического притяжения. С некоторыми погрешностями Японию также можно признать ядром восточноазиатской системы. Нуждающейся в пояснении в панрегиональной системе остается роль России. Как ни парадоксально, но на нынешнем этапе невозможно однозначно отметить ее как центр некого панрегиона, что в случае с Соединенными Штатами более очевидно. Другая причина состоит в том, что некоторые толкователи идеи «нового мирового порядка» не допускают мысли об участии России в глобальном управлении. Например, Бжезинский, называя союз ЕС и США «ядром глобальной стабильности», не видит перспективу привлечения России в глобальное соуправление как равноправного партнера. В лучшем случае она может стать, по мнению политолога, частью и продолжением западной безопасности, слившись с НАТО и ЕС.

Российский пан–регион

Для определения места России в «новом мировом порядке» обратимся к политической географии. Отталкиваясь от тезисов бывшего советника по национальной безопасности США, главную геополитическую угрозу «новому мировому порядку» представляет нестабильный Ближний Восток. Понимая его стратегическую важность для Запада, все же нужно заметить, что Соединенные Штаты надежно изолированы от «Мировых Балкан»**** двумя океанами, Европа находится как бы на периферии Ближнего Востока. Россия, располагающаяся четко поверх дуги нестабильности, образует надстройку региона: минимальные импульсы снизу могут, в первую очередь, отразится на ее стабильности. Приобщение России к урегулированию кризисов на Мировых Балканах геополитически оправданно, т.к она играет роль буфера (в частности для ЕС) от возможных угроз из небезопасной и перенаселенной Азии. Основываясь на немецких геополитических доктринах начала прошлого столетия, ясно и другое: Россия – само по себе большое пространство, находящееся преимущественно в Азии, и говорить о ее вхождении в Европу географически некорректно.

Положение Москвы особенно тем, что исторически, как и европейские государства, она является метрополией. С 1556-го года (с захвата Казани и Астрахани) Русь превращается в многонациональную империю. Претензии на собственное наднациональное сообщество (наподобие Североамериканского и Европейского) на основе общего историко-культурного наследия кажутся обоснованными. Наиболее реальным вариантом российского «Großraum» представляется Союз постсоветских государств за исключением прибалтийских республик.

Вопреки центробежным движениям в постсоветском пространстве, наследие Советского Союза в форме историко-культурной общности, единой инфраструктуры, производственной специализации сохраняет достаточно аргументов в пользу тесной интеграции между Россией и остальными частями бывшего СССР. На настоящее время наблюдается наличие сети отдельных и изолированных ассоциаций (Евразэс, ОДКБ, СНГ и т. д.) при отсутствии стержневого фундамента. СНГ, сохраняя статус единственной обширной площадки для диалога, не пользуется высоким авторитетом и не обладает эффективным механизмом координации политик его членов. Одна из причин низкого влияния Союза — это то, что он создавался спонтанно и не обозначил долгосрочные и стратегические цели. Как отмечает Е. Примаков: «В Беловежской пуще больше думали о ширме, которой стало СНГ, чем о создании живущей альтернативы» [3].

Постсоветские политики и публицисты все чаще высказываются о необходимости более фундаментальной организации. Одно из таких предложений сделал В.В. Путин, обозначив его «Евразийским союзом». Суть последнего состоит в образовании таможенного союза в рамках трех государств (РФ, Белоруссии, Казахстан) с постепенным переходом к экономическому союзу до 2015 года. По мнению Е. Примакова, В. Путина, В. Христенко и других идеологов Союза, для успешной реализации евразийской интеграции необходимо учитывать опыт поэтапной интеграции ЕС. Координационные механизмы Евразийского Союза, по сути, – прототипы европейских институтов (Европейского Совета, Комиссии и Суда). Главы трех государств-членов подписали договор о формировании Евразийской экономической комиссии (ЕЭК), которая «сможет принимать решения не только в сфере таможенного регулирования …, но и в области макроэкономической, конкурентной, энергетической и даже валютной политики»[4]. Кроме того с 2012 года в полном объеме должен заработать Суд Евразэс, нацеленный на предотвращение нарушений правил конкуренции и препятствий на пути движения товаров, услуг и капитала между государствами. Серьезным продвижением на пути к единому экономическому пространству станет введение единой валюты, что потребует унификации макроэкономических показателей. Проект «Евразийского союза» зиждется на неофункциональной теории интеграции: высокий уровень материальной взаимосвязанности между участниками требует учреждения наднациональных механизмов, соответственно порождает причины координации политической.

Уникальность геополитики России дополняется природными богатствами ее территорий, которое «оценивается в 33 трлн. долл.» [1, С.45], превышая совокупный природно-ресурсный потенциал США (8 трлн.), Канады (11 трлн.), Европы (200 млрд.) Западные стратеги принимают во внимание растущую потребность США и особенно Европы в надежных поставках источников энергии, а также китайскую угрозу Сибири. Действительность мировой политики заключается в том, что США и Европа не могут построить «новый мировой порядок» без учета преимуществ России, обусловленные ее стратегическим расположением. Таким образом, встраивание Российского большого пространства в основание фундамента глобального управления делает его более полноценным в контексте пан-регионализации мира.

4. От панрегионализма к единству мира

Пан-регионализм – это та система, на которой будут базироваться отношения между большими пространствами. Все же, принимая во внимание, что конечная цель концепции «нового мирового порядка» – единое мировое правительство, следует выяснить, возможен ли политический консенсус между пан-регионами. Если да, то, какие факторы способствуют координации между панрегиональными центрами?

Финансово-экономические и технические предпосылки обуславливают политическую солидарность больших пространств. Непрерывное и активное перемещение факторов производства между странами, континентами ведет к укреплению хозяйственной взаимозависимости. Со времен Великой депрессии (1929-1933) человечество осознало, что идеи автаркии остались в прошлом. В условиях глобализирующихся рынков кризисы в отдаленных уголках мира обладают потенциалом распространения на остальные его части. Присутствие в теории и на практике феномена «мировая экономика» ставит перед зависящими друг от друга стран задачу объединения усилий для всеобщей экономической стабильности. Один из теоретиков идеи «единства мира» Карл Шмит в одноименной статье подтверждает неизбежность появления планетарного центра принятия решений. Ключевую роль при этом, в чем автор согласен с позитивистами, должна сыграть научно-техническая революция: «Техническое развитие непреодолимо ведёт к новым организациям и централизациям. Если действительно судьбой человечества является техника, а не политика, тогда проблему единства можно рассматривать как решённую» [8]. Финансово-экономическая взаимосвязанность между государствами диктует необходимость строительства совместной платформы решения проблем мировой экономики, т.е. единого мирового министерства экономики и финансов.

Помимо научно-экономических предпосылок, вероятность формирования единого комитета глобальных решений обосновывают геостратегические реалии. Соединенные Штаты, Европа, Россия и Япония, исходя из их географического положения, формируют некое «Сообщество северных народов», стремящееся сохранить свое историческое доминирование в мировой политике. Пример с передачей части ответственности Европейскому Союзу в Северной Африке уже сегодня подтверждает намерение американцев уступить долю своей ответственности в пользу Европы, выбирая меньшее из двух зол: т.е. лучше делить власть с культурно и духовно близкими европейцами, чем допустить неконтролируемый хаос в стратегически значимом Ближнем Востоке. В дальнейшем, когда политическое пробуждение на «Мировых Балканах» ощутится сильнее с учетом демографических факторов, процесс разделения стратегической ответственности, скорее наверняка, коснется и России, в которой будут нуждаться американцы и европейцы. Возникающие вследствие таяния американского военно-экономического превосходства в мире кризисные зоны, преимущественно в южных регионах, поспособствуют сближению позиций Вашингтона, Брюсселя, Токио и Москвы для удержания совместного контроля над богатыми и нестабильными зонами.

Очевидно, что мировая политическая унификация – один из наиболее актуальных и, в то же время, дискурсных вопросов современной науки. Сторонники различных научных школ подтверждают или опровергают достижимость «единства мира». В свою очередь, немецкие геополитические теории на географическом уровне истолковывают причины объединительных трендов в мировой политике. «Новый мировой порядок», рекомендуемый мондиалистами, связан с идеологией и носит скорее ненаучный и субъективный характер, т.к. проповедуется отдельной корпоративной группой. Но ее рассмотрение в контексте научных или протонаучных теорий, как например геополитических, позволяет понять те причины, которые априори допускают установление мирового политического управления.

Гасанов Камран Низами оглы

Список литературы:

1. Дергачев В. А. Международные экономические отношения. М., ЮНИТИ–ДАНА, 2005.

2. «Жэньминь жибао». Международное обозрение: Устав АСЕАН – важная веха. http://russian.people.com.cn/31520/6306703.html.

3. «Известия», 24 ноября 2011. Евгений Примаков назвал условия для успеха Евразийского союза. http://www.izvestia.ru/news/507752.

4. «Известия», 24 ноября 2011. Евразийские комиссары получат статус федеральных министров. http://www.izvestia.ru/news/507125.

5. Колосов В.А. Мироненко. Н.С. Геополитика и политическая география. – М.: Аспект Пресс, 2005.

6. Науманн Ф. Срединная Европа. С-п.: Питер, 2007.

7. Хаггер Н. Синдикат. История создания тайного мирового правительства и методы его воздействия на всемирную политику и экономику, 2009. http://www.wprr.ru/?page_id=1997.

8. Шмитт. К. Единство мира. http://centurion–center.narod.ru/smidt.html.

9. Imports, exports and trade balance of goods on a balance–of–payments basis, by country or country grouping. http://www40.statcan.gc.ca/l01/cst01/gblec02a–eng.htm.

10. Prescott J.R.V. Political Geography. — N.Y.: McGraw–Hill, 1972.

11. USA Internal Trade Comission. U.S. Trade Balance, by Partner Country 2010 in descending order of trade turnover (imports plus exports). http://dataweb.usitc.gov/scripts/cy_m3_run.asp.

12. U.S. Cesus Bureau. 2011 : U.S. trade in goods with Mexico. http://www.census.gov/foreign–trade/balance/c2010.html.